Я давно пришла к выводу, что «провинция» – понятие сугубо географическое, не всегда распространяющееся на духовную сферу. Когда мне сказали, что 26 и 27 марта в Берлинском Российском Доме науки и культуры два спектакля покажет «какой-то провинциальный театр из Перми», я рассмеялась: Провинциальный! Бог с вами! Пермский «Театр у Моста» входит в десятку лучших театров России! Его название «У Моста», с ударением на первый слог, уже давно из топографического, стало, как принято сейчас говорить, знаковым.

Этот авторский, мистический театр, созданный в 1988 году Сергеем Федотовым, участник 134 театральных фестивалей. Театр – номинант высшей театральной премии России «Золотая Маска» в 2008 и в 2012 годах и лауреат «Золотой Маски» в 2010 году (спектакль «Калека с Инишмана» – один из двух, показанных нынче в Берлине). «Мистический» – здесь не заштампованный эпитет: мистика для художественного руководителя театра Заслуженного артиста и Заслуженного деятель искусств РФ, лауреата Национальной премии Чехии Сергея Федотова – это особое мировоззрение, подчас метафора, раскрывающая психологию человеческих взаимоотношений, и взаимоотношений человека с внешним миром. Недаром в репертуаре театра, насчитывающем 25 спектаклей, такие авторы, как Гоголь, Булгаков, Достоевский, Шекспир и Стокер… И вообще, не мистика ли то, что, как признался Сергей Федотов, образ будущего спектакля часто приходит ему во сне.

Что касается второго эпитета – «авторский», то я бы вложила в него двоякий смысл. Во-первых, театр авторский, потому что режиссерский почерк Федотова узнаваем в каждом спектакле. Во-вторых, театр авторский в том смысле, что это Театр Авторов. Потому что главное режиссерское кредо Сергея Федотова: «Надо ставить не себя, а автора». Оно напоминает кредо Станиславского. Помните: «Любите не себя в искусстве, а искусство в себе»? А вместе с тем, говоря о своих учителях, Федотов называет Эфроса, Някрошюса и, в первую очередь, Михаила Чехова. При всем при том, Федотов режиссер актерский. Актеры «Театра у Моста» не играют, а живут на сцене.

Выступлением в Берлине «Театр у Моста» открыл гастрольное турне по Европе БЕРЛИН-ВЕНА-ПРАГА-БРАТИСЛАВА-БУДАПЕШТ. Открыл спектаклями «Зверь» по пьесе М. Гиндина и В. Синакевича и «Калека с Инишмана» ирландского драматурга Мартина МакДонаха.

Пьеса «Зверь» - это притча. Земля превратилась в Армагеддон. В последней битве Добра со Злом победило Зло. Чудом выжили считанные люди. Годами можно бродить по Земле в поисках себе подобных. Так и бродят Отец, Мать и Дочь в поисках человека, мужчины, Друга для Дочери, чтобы родила она Детеныша. Ведь Человек-со-стеклами-на-глазах, когда-то им сказал, что только так можно будет снова заселить землю.

Но авторы своей притчей предупреждают не только о том, что ядерная или другая техногенная катастрофа уничтожит большую часть людей, сотрёт их историческую память, уничтожит цивилизацию, вернет к добыванию огня высеканием искр из кремния. Они лишатся даже имен: лишь Дочь, Мать, Отец, Друг, Человек-со-стеклами-на-глазах… и Зверь.

О чем же еще предупреждают авторы? О том, как опасно видеть образ врага в непохожести. В авторской ремарке Зверь – молодой человек лет 24-25 с бородой и длинными волосами. Неважно, наклеили ли артисту бороду или только надели парик, как в «Театре у Моста», но зритель понимает, что это человек. Добрый, благородный, сохранивший некоторые атрибуты цивилизации. Ведь первый большой шаг к цивилизации был сделан тогда, когда доисторический человек овладел огнем – так что зажигалка, которая сохранилась у Зверя – это не просто зажигалка. Это символ. Но для безволосого семейства (даже Дочь –от рождения лысая) существо с «шерстью на морде» - уже Зверь. А встретившийся им грязный лысый подонок с животными инстинктами – человек, Друг. А как же! У него же на глазах стекла, очки. И Отец выбирает его в продолжатели рода человеческого. В финале спектакля «Театра у Моста» мы видим окончательно деградировавшее семейство и морально уничтоженного Зверя.

У авторов пьесы финал другой. Друг, захвативший «кульгарру» (снаряд, страшное наследие катастрофы), вот-вот взорвет ее. Лично я не уверена в том, что страшнее, быть стертым с лица земли или деградировать…

Финал – это не единственное отличие спектакля от сценария пьесы. У Гиндина и Синакевича, как в пьесах Брехта, действие перемежается зонгами, апеллирующими непосредственно к зрителям и комментирующими действие. Федотов, доверяя пониманию зрителей, отказался от зонгов.

Отказ от зонгов, призванных придать эпичность спектаклю, не умаляет его притчевости, но придает действию большую динамичность и упругость. Зрители Берлина по достоинству оценили работу режиссера и фантастическую игру актеров.

Второй из привезенных спектаклей – «Калека с Инишмана» современного ирландского драматурга Мартина МакДонаха. Сергей Федотов первооткрыватель ирландского мира МакДонаха в России. Два слова о сюжете «Калеки с Инишмана». Сирота Калека Билли родился с ДЦП. Родители Билли погибли в море при неясных обстоятельствах, что составляет главную интригу пьесы. На соседний остров Инишмор приезжают американцы снимать фильм об Ирландии. Молодежь Инишмана, в том числе Калека Билли устремляются на Инишмор.

МакДонах-драматург ловко строит интригу. Время от времени в пьесе звучит вопрос, как погибли родители Билли. Все сплетни знает Пустозвон – этакий «Поте-журнал» острова. Когда почти в финале он раскрывает Билли «страшную тайну», мол, родители покончили с собой, чтобы на их страховку можно было подлечить сына, зрители принимают это за чистую монету. Удивляешься только, как это сплетник Пустозвон мог столько лет хранить тайну. Но оказывается, у МакДонаха в рукаве спрятан козырь. Из разговора теток становится ясным, что родители не покончили с собой, а утонули тогда, когда вышли на лодке в море, чтобы утопить там маленького калеку-сына. Спас ребенка именно никчемный Пустозвон. И образ Пустозвона оборачивается иной стороной.

«Калека с Инишмана» – комедия. Комедия, к которой в полной мере приложимы слова о видимом миру смехе сквозь невидимые, незримые для него слезы. Это роднит МакДонаха со столь любимым Федотовым Гоголем. Тем более что есть у МакДонаха своя Диканька – Аранские острова: Инишмор, Инишман и Инишир. Там живут его подчас нелепые, подчас трогательные, а подчас страшные герои. Впрочем, беспощадная порой откровенность драматурга в изображении персонажей – она ведь идет от любви, от не безразличия, от досады…

Да и досадует МакДонах, улыбаясь и приглашая зрителей тоже с улыбкой воспринимать недостатки и странности своих ирландцев. Для этого драматург прибегает к гротеску. Вообще гротеск – его стихия. Стихия, в которой комфортно и Сергею Федотову.

Когда смотришь «Калеку с Инишмана», внешний рисунок ролей вначале настораживает: гротескные тетки героя, еще более нелепый разносчик новостей, сплетник Пустозвон, дебил Бартли, чумовая девчонка Хелен и гениально имитирующий калеку с ДЦП – В. Скиданов…

Но, что такое гротеск? Гротеск – прием, предлагающий зрителям взглянуть на героев как бы сквозь очки с большим числом диоптрий. Гротеск укрупняет все достоинства и недостатки персонажа, помогая лучше узнать и понять его. Гротеск смешит, но смешит по-хорошему, так что вскоре растроганный, подобревший зритель вместе с драматургом, режиссером и актерами начинает любить всех этих физических и моральных калек, смешных и трогательных одновременно.

Правда, гротеск – опасный прием. От гротеска до карикатуры – один шаг. Стоит только перестараться с «диоптриями». Это, как в очках: лишние диоптрии не помогают, а мешают зрению. Чтобы удержаться на лезвии ножа, не переборщить, не пересолить, не «передиоптрить» необходимо обостренное чувство меры, а оно у Сергея Федотова, безусловно, есть.

В этом могли убедиться берлинцы, пришедшие на спектакль. И долгие овации, и крики «браво» по окончанию спектакля в равной мере предназначались как режиссеру, так и актерам и воплощенным ими героям пьесы.

Елена Колтунова